Расскажу про мой удивительный дом.
В этом доме, на Моховой, я родилась и выросла.
Дом был построен в 1892 году. Таких старых домов в Москве осталось немного.
Помните песню «Серёжка с Малой Бронной и Витька с Моховой»? Одна из любимых песен моего папы. Только он пел не «Витька», а «Юрка с Моховой». У него друг был, тёзка, Юрка, жил этажом ниже. Они с дошколячьего возраста дружили, вместе в школу пошли, в ближайшую к дому 59-ую. Вместе окончили её, было им по 17. Вместе пошли в Военкомат, прибавили себе год (они крепкие, сильные мальчики были, в военкоматах таких 17-ти-летних добровольцев брали охотно, закрывали глаза на исправленный год рождения). И стали мальчишки не 1924-го, а 1923-го года рождения.
После прохождения недолгой учебки, отправились на фронт. Вместе начали воевать, а поздней осенью из самых спортивных и выносливых бойцов был сформирован Отдельный лыжный батальон. Оба туда попали. Этой же зимой Юру, друга папиного, убило снарядом у папы на глазах. А папа мой был тяжело ранен — осколками того же снаряда ему раздробило кости бедра и голени. Кровотечение было сильное, но до полевого госпиталя довезти успели.
Наркоз давали эфирный. До того, как заснуть под наркозом, папа услышал голос пожилого хирурга: «Ногу надо ампутировать. А парня жаль — молодой, красивый. Давайте попробуем ногу спасти, коллеги.» Когда проснулся, посмотрел вниз, думал увидит пустоту вместо ноги, но увидел ногу, всю в бинтах. Потом был остеомиелит, бесконечные болезненные перевязки, обработка ран. Ногу всё-таки спасли. Но она была короче здоровой и не гнулась, сустав стал неподвижным, коленной чашечки не было. Папу хотели списать по инвалидности, но он уговорил врачей разрешить ему воевать. Прошёл с пехотой всю войну, ещё несколько раз был легко ранен, Победу встретил в Румынии.
А мама его, моя бабуля, всю войну ждала сына вот в этом доме, в Москве. В эвакуацию ехать отказалась, работала машинисткой в Морфлоте, дежурила на крыше дома — зажигалки сбрасывала (зажигательные бомбы). Она не ходила в бомбоубежище (в метро напротив дома), потому что считала, если сын на фронте, на передовой, ей беречь себя от фашистских бомб позорно.
Когда в 1941 году фугасная бомба расколола дом надвое, бабуля моя была дома. Но чудом не погибла: дом оказался удивительно крепким — несмотря на взрыв, уничтоживший середину дома, две оставшиеся части выстояли, не обрушились.
Сын её, единственный, вернулся с войны хромой, но живой.
Закончил институт, стал инженером, встретил мою маму, студентку МГУ. Университет (старое здание) — в 5-ти минутах от этого дома. Мама часто после занятий приходила в гости к своей тёте, которая жила в той же коммуналке, что и бабуля с папой.
Полюбили друг друга, поженились. А через несколько лет родилась я.
Хорошо помню, как всякий раз, когда мы с папой спускались по лестнице с нашего четвёртого этажа, папа смешно (как мне казалось тогда) подпрыгивал на своей негнущейся раненой ноге, а я изо всех сил старалась подражать его походке.
По вечерам мама с папой играли в шахматы, а я сидела рядом и играла «съеденными» фигурками. Иногда они тихонько пели на два голоса (громко нельзя было, чтобы соседей не беспокоить), песни были грустные, военные. И про Юрку с Моховой тоже.
